Геннадий Красников
ПОЗДНЕЕ ПРИЗНАНИЕ
Составляя к 65-летию Победы поэтическую антологию «Ты припомни, Россия, как всё это было!..», в который уже раз перечитывая давно знакомые строки хрестоматийных и мало известных стихов о Великой Отечественной войне поэтов разных поколений, я как будто впервые открыл для себя во всей неожиданной полноте и значимости поэзию моего земляка и стародавнего друга – оренбуржца Геннадия Хомутова. Испытав при этом понятное чувство профессиональной радости и, увы, некоторого чувства вины...
Отчего – вины?.. Да оттого, что по нашей русской отвратительной привычке не замечать и не ценить своё, родное, самобытное, не ценить вовремя, чтобы потом, спохватившись, вдогонку сожалеть об упущенной возможности сказать добрые слова поддержки и признания, в которых так нуждаются творческие (и не только!..) люди, с кем годами были мы рядом, кого запросто похлопывали по плечу, не представляя истинного значения их личности, их дарования. Так и я, признáюсь, с досадным опозданием только теперь (слава Богу, при жизни автора!) можно сказать по-настоящему прочитал, вчитался в стихи Геннадия Хомутова, самобытного русского поэта, неординарного, яркого, неудобного в своей неудержимой по-державински («горяч и в правде чёрт!») бескомпромиссной целеустремлённости человека. Вчитался и убедился, что в прекрасной плеяде именитых поэтов, которых называют «детьми войны», поколением очевидцев, к которому принадлежат Николай Рубцов, Алексей Прасолов, Юрий Кузнецов, Станислав Куняев, Евгений Евтушенко, Виктор Пахомов, Роберт Рождественский, Новелла Матвеева, Владимир Костров, Игорь Шкляревский, Лариса Васильева, Владимир Высоцкий, Юнна Мориц, Лев Смирнов, Владимир Соколов, Анатолий Передреев, Виктор Соснора, Анатолий Жигулин, Ольга Фокина, Николай Карпов, Геннадий Шпаликов, Дмитрий Блынский, Николай Анциферов, Олег Дмитриев... – Геннадий Хомутов со своими поэтическими свидетельствами о пережитом в детские годы не уступает самым лучшим литературным образцам на эту тему, а в чём-то и превосходит иные из них по невыдуманному трагизму, по жёсткой стилистике и суровой эстетике.
Как бы ни были драматичны и живописны изображения «свадеб в дни военные», сибирских базаров той поры или повествования о пении в госпиталях перед ранеными бойцами, всё-таки куда страшнее память о голодном и холодном детстве в нищей, продуваемой всеми ветрами лихолетья крестьянской избе, придавленной горем похоронок и глухим, бессильным плачем матерей, горьких солдатских вдов... Автором именно этой, фактически единственной во всём творчестве темы раннего потрясения нечеловеческим страданием, навсегда пронзившего сердце и душу крестьянского мальчишки, – является Геннадий Хомутов, родившийся в 1939 году в селе Кувай Покровского района Оренбургской области.
Цикл его военных стихотворений, внешне как будто несколько прозаичный, выстроенный на сюжетной основе, словно в замедленной съёмке ритмически утяжелённый, эмоционально подробный, – невозможно читать без волнения, безучастно, отстранённо. Неброское внутреннее поэтическое обаяние, скрытая внутренняя музыкальная свобода стиха в сочетании с искренностью, с тем, что называется «правдой жизни», – отзываются в нас ответным поэтическим волнением, задевая тот болевой нерв, который я бы назвал совестью и исторической памятью народа.
В этом цикле нельзя выделить отдельные лучшие стихи – «С сорок первого года пусты закрома...», «Крыша», «Тетради», «Самодельные чернила», «Про быков», «Материнские упрёки», «Сапоги», «Из биографии беспризорника», «Огонь», «Мы уже не маленькие – Курим!..», «Ожидание сестры», «Это у самой зимы в кармане...», «Женский барак»... Тут каждое стихотворение равноценно, словно фрагменты единого полотна, словно фрески единой картины Страшного суда, на которой среди большого всенародного горя, среди нечеловеческого ожесточения затерялась хрупкая жизнь ребёнка, тоскующего о добре и свете также как о куске хлеба...
Вот, казалось бы, простой сюжет о голодной корове, крестьянской кормилице, которую нечем кормить, но из этой простой истории вырастает потрясающий рассказ о целой жизни, о прошлом и будущем одной семьи, в которой отражена история всей страны:
...Ещё у зимы все дороги кривы,
И солнце никак не поднимется выше.
И надо корове дожить до травы,
Мы подняли руку на крышу.
В солому вгрызаемся зубьями вил,
Она погнила, почернела, слежалась.
И душу сжимает внезапная жалость,
Когда обнажаются рёбра стропил.
Всё мать. И виною рассказы её
О жизни счастливой своей довоенной:
«Отец подымал этот дом пятистенный
И крышу он сам водружал на жильё …
А я помогала. Была занятóй,
А крыли мы длинной соломой ржаною.
Я помню: солома была золотой,
А я молодою, ещё не вдовою».
Глубокого смысла исполнено стихотворение «Тетради», в котором рассказывается о том, как –
Сорок пятому году не досталось тетрадей –
За войну всю бумагу похоронки истратили.
Мы в школу с собой притащили тома.
И они пригодились для урока письма...
Здесь, в бытовом описании, уже слышится голос будущего поэта, пробуждение первого поэтического чувства:
Между строчек классических, строчек печатных,
Между строчек весёлых и строчек печальных,
Над которыми в юности будем мы плакать,
Над которыми будут гореть ночники,
Мы сидим и старательно пишем каракули –
Палочки и крючки.
И, наконец, в финале возникает та историческая и культурная высота, та духовная кровеносная система, которая во все века питала и спасала (и ещё не раз спасёт!..) Россию:
Наши беды предвидели беллетристы с поэтами.
И для нас между строчек оставляли просветы.
Катерина Ивановна ходит по классу.
Катерина Ивановна наблюдает урок,
А ей помогают учить нас Некрасов,
Горький, Гоголь и Блок...
И, конечно, глубоко символичное, стихотворение «Самодельные чернила»: «Из бузины и жирной сажи, Из бурой свёклы и из глины!», которыми –
...мы напишем, мы расскажем
Свои житейские былины!..
И дальше – точная, как свидетельство на Высшем суде, деталь:
...И нам чернила намекали
(Так нам казалось каждый раз),
Как будто перья мы макали
В траншейную слепую грязь,
В огонь и дым больших пожаров
Той, фронтовой родной земли.
И строчки чёрные бежали,
И строчки красные текли...
В другом стихотворении Геннадий Хомутов, будто прячась в грубоватую форму, рассказывает о самом незабываемом, о той материнской любви и доброте великой и многострадальной Родины, которая, словно последнюю лепту вдовицы, отдавала своим детям остатки скудного спасительного пропитания:
С сорок первого года пусты закрома,
С сорок первого года до сорок шестого.
Вот я в школу иду вдоль забора пустого,
Вот я в школу иду.
Там – еда задарма.
Вот налево сады, а направо – склады.
– Эй, склады! –
Заору я в окошко худое.
И голодное эхо и, наверное, злое
Спросит коротко:
– Это ты?
И вот он, неисчезающий во времени и пространстве, до небес, до Господнего слуха возносящийся возглас благодарности поколения подранков войны:
О! Спасибо вам всем.
Вы смогли наскрести
На ребячьи обеды в те годы далёкие,
Оставалось нам самое лёгкое –
Только ложки с собой принести.
В этом перекликании с голодным эхом, с этими сиротскими ложками есть что-то от жёсткой поэтики раннего Игоря Шкляревского, от строгой мужской интонации Анатолия Передреева, от пронзительной ноты Николая Рубцова, от «сурового реализма» картин Виктора Попкова и пронизанной народным плачем музыки Валерия Гаврилина, от всего того, что накрепко и намертво связало общей судьбой поколение детей войны.
Читая и перечитывая по-настоящему хрестоматийные строки стихов Геннадия Хомутова, я всё никак не мог понять, почему он при своих возможностях много лет назад (также как в своё время Артюр Рембо) перестал печататься, издав за всю жизнь всего четыре тоненькие поэтические книги «Мёд гостеприимства» (1986), «Ранняя память» (1988), «Вот я в школу иду» (1998), «Голодное эхо» (2012). И только теперь, кажется, приоткрылся мне психологический мотив осознанного молчания поэта, не погнавшегося, как иные стихоплёты, за количеством, что иные его недоброжелатели по жалкому своему недоумию и собственному графоманскому недержанию с остервенением серых слепней поспешили объявить творческой несостоятельностью...
Когда-то фронтовик Сергей Наровчатов написал очень важное для понимания проблемы своего поколения стихотворение «О главном», в котором дал два восприятия войны. Сначала он смотрит на событие изнутри происходящего:
Не будет ничего тошнее, –
Живи ещё хоть сотню лет, –
Чем эта мокрая траншея,
Чем этот серенький рассвет...
Но дальше размышления приводят его к заветному рубежу, к Победе, к мирной жизни:
...Тогда – вот главное случится!..
И мне, мальчишке, невдомёк,
Что ничего не приключится,
Чего б я лучше сделать смог.
Что ни главнее, ни важнее
Я не увижу в сотню лет,
Чем эта мокрая траншея,
Чем это серенький рассвет.
Думаю, что и к Геннадию Хомутову с годами пришло понимание, что «ни главнее, ни важнее» в его поэзии ничего уже не будет, чем память о пережитом, о трагедии народной, свидетелем, очевидцем и летописцем которой он стал. В поэзии он сказал своё слово о том, о чём кроме него никто рассказать не мог. А рассказал он о ГЛАВНОМ. Другие пусть ищут и находят главное в своей собственной истории и судьбе... А то, что пока хранится под спудом в его поэтической кладовой и что строгому к своему творчеству автору кажется боковыми линиями прозвучавшей мощной и яркой симфонии о войне, – ждёт своего часа. Но художественное перо его на протяжении всех этих лет никогда не лежало без дела. Десятки и сотни заметок о поэзии молодых, о творчестве земляков, постоянно появлялись на страницах областных и центральных газет, альманахов, сборников. С небольшою частью этой кропотливой работы Хомутова – педагога и воспитателя юной литературной смены – читатель может познакомиться, открыв его составительские сборники...
...Тем, кто любит Геннадия Хомутова, – есть за что его любить. Тем, кто его не любит, – видимо, есть за что не любить. Сам он ничего особенного не делает, чтобы кому-то понравиться, угодить. Он живёт в соответствии с тем моральным императивом, которому научили его военное детство, простая русская крестьянка – мать, и русская поэзия.